Шарль бодлер плаванье в переводе марины цветаевой. Шарль Бодлер

[Максиму Дю Кану]
I

Для отрока, в ночи глядящего эстампы,
За каждым валом - даль, за каждой далью - вал.
Как этот мир велик в лучах рабочей лампы!
Ах, в памяти очах - как бесконечно мал!

В один ненастный день, в тоске нечеловечьей,
Не вынеся тягот, под скрежет якорей,
Мы всходим на корабль, и происходит встреча
Безмерности мечты с предельностью морей.

Что нас толкает в путь? Тех - ненависть к отчизне,
Тех - скука очага, еще иных - в тени
Цирцеиных ресниц оставивших полжизни - Надежда отстоять оставшиеся дни.

В Цирцеиных садах, дабы не стать скотами,
Плывут, плывут, плывут в оцепененье чувств,
Пока ожоги льдов и солнц отвесных пламя
Не вытравят следов волшебницыных уст.

Но истые пловцы - те, что плывут без цели:
Плывущие, чтоб плыть! Глотатели широт,
Что каждую зарю справляют новоселье
И даже в смертный час еще твердят: - Вперед!

На облако взгляни: вот облик их желаний!
Как отроку - любовь, как рекруту - картечь,
Так край желанен им, которому названья
Доселе не нашла еще людская речь.

О ужас! Мы шарам катящимся подобны,
Крутящимся волчкам! И в снах ночной поры
Нас Лихорадка бьет, как тот Архангел злобный,
Невидимым бичом стегающий миры.

О, странная игра с подвижною мишенью!
Не будучи нигде, цель может быть - везде!
Игра, где человек охотится за тенью,
За призраком ладьи на призрачной воде…

Душа наша - корабль, идущий в Эльдорадо.
В блаженную страну ведет - какой пролив?
Вдруг среди гор и бездн и гидр морского ада - Крик вахтенного: - Рай! Любовь! Блаженство! Риф.

Малейший островок, завиденный дозорным,
Нам чудится землей с плодами янтаря,
Лазоревой водой и с изумрудным дерном. - Базальтовый утес являет нам заря.

О, жалкий сумасброд, всегда кричащий: берег!
Скормить его зыбям иль в цепи заковать, - Безвинного лгуна, выдумщика Америк,
От вымысла чьего еще серее гладь.

Так старый пешеход, ночующий в канаве,
Вперяется в мечту всей силою зрачка.
Достаточно ему, чтоб Рай увидеть въяве,
Мигающей свечи на вышке чердака.

Чудесные пловцы! Что за повествованья
Встают из ваших глаз - бездоннее морей!
Явите нам, раскрыв ларцы воспоминаний,
Сокровища, каких не видывал Нерей.

Умчите нас вперед - без паруса и пара!
Явите нам (на льне натянутых холстин
Так некогда рука очам являла чару) - Видения свои, обрамленные в синь.

Что видели вы, что?

«Созвездия. И зыби,
И желтые пески, нас жгущие поднесь.
Но, несмотря на бурь удары, рифов глыбы, - Ах, нечего скрывать! - скучали мы, как здесь.

Лиловые моря в венце вечерней славы,
Морские города в тиаре из лучей
Рождали в нас тоску, надежнее отравы,
Как воин опочить на поле славы - сей.

Стройнейшие мосты, славнейшие строенья, - Увы! хотя бы раз сравнялись с градом - тем,
Что из небесных туч возводит Случай - Гений… - И тупились глаза, узревшие Эдем.

От сладостей земных - Мечта еще жесточе!
Мечта, извечный дуб, питаемый землей!
Чем выше ты растешь, тем ты страстнее хочешь
Достигнуть до небес с их солнцем и луной.

Докуда дорастешь, о, древо кипариса
Живучее?… Для вас мы привезли с морей
Вот этот фас дворца, вот этот профиль мыса, - Всем вам, которым вещь чем дальше - тем милей!

Приветствовали мы кумиров с хоботами,
С порфировых столпов взирающих на мир,
Резьбы такой - дворцы, такого взлета - камень,
Что от одной мечты - банкротом бы - банкир…

Надежнее вина пьянящие наряды
Жен, выкрашенных в хну - до ноготка ноги,
И бронзовых мужей в зеленых кольцах гада...»

И что, и что - еще?

«О, детские мозги!
Но чтобы не забыть итога наших странствий:
От пальмовой лозы до ледяного мха - Везде - везде - везде - на всем земном пространстве

Мы видели все ту ж комедию греха:
Ее, рабу одра, с ребячливостью самки
Встающую пятой на мыслящие лбы,
Его, раба рабы: что в хижине, что в замке
Наследственном: всегда - везде - раба рабы!

Мучителя в цветах и мученика в ранах,
Обжорство на крови и пляску на костях,
Безропотностью толп разнузданных тиранов, - Владык, несущих страх, рабов, метущих прах.
С десяток или два - единственных религий,
Всех сплошь ведущих в рай - и сплошь вводящих в грех!

Подвижничество, так носящее вериги,
Как сибаритство - шелк и сладострастье - мех.
Болтливый род людской, двухдневными делами
Кичащийся. Борец, осиленный в борьбе,
Бросающий Творцу сквозь преисподни пламя: - Мой равный! Мой Господь! Проклятие тебе! - И несколько умов, любовников Безумья,
Решивших сократить докучной жизни день
И в опия моря нырнувших без раздумья, - Вот Матери-Земли извечный бюллетень!»

Бесплодна и горька наука дальних странствий.
Сегодня, как вчера, до гробовой доски - Все наше же лицо встречает нас в пространстве:
Оазис ужаса в песчаности тоски.

Бежать? Пребыть? Беги! Приковывает бремя - Сиди. Один, как крот, сидит, другой бежит,
Чтоб только обмануть лихого старца - Время,
Есть племя бегунов. Оно как Вечный Жид.

И, как апостолы, по всем морям и сушам
Проносится. Убить зовущееся днем - Ни парус им не скор, ни пар. Иные души
И в четырех стенах справляются с врагом.

В тот миг, когда злодей настигнет нас - вся вера
Вернется нам, и вновь воскликнем мы: - Вперед!
Как на заре веков мы отплывали в Перу,
Авророю лица приветствуя восход.

Чернильною водой - морями глаже лака - Мы весело пойдем между подземных скал.
О, эти голоса, так вкрадчиво из мрака
Взывающие: «К нам! - О, каждый, кто взалкал

Лотосова плода! Сюда! В любую пору
Здесь собирают плод и отжимают сок.
Сюда, где круглый год - день лотосова сбора,
Где лотосову сну вовек не минет срок!»

О, вкрадчивая речь! Нездешней речи нектар!..
К нам руки тянет друг - чрез черный водоем.
«Чтоб сердце освежить - плыви к своей Электре!»
Нам некая поет - нас жегшая огнем.

Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило!
Нам скучен этот край! О Смерть, скорее в путь!
Пусть небо и вода - куда черней чернила,
Знай - тысячами солнц сияет наша грудь!

Обманутым пловцам раскрой свои глубины!
Мы жаждем, обозрев под солнцем все, что есть,
На дно твое нырнуть - Ад или Рай - едино! - В неведомого глубь - чтоб новое обресть!

Шарль Бодлер

Плаванье

(перевод Марины Цветаевой)

Максиму Дю Кану

Для отрока, в ночи глядящего эстампы, За каждым валом – даль, за каждой далью – вал. Как этот мир велик в лучах рабочей лампы! Ах, в памяти очах – как бесконечно мал! В один ненастный день, в тоске нечеловечьей, Не вынеся тягот, под скрежет якорей, Мы всходим на корабль, и происходит встреча Безмерности мечты с предельностью морей. Что нас толкает в путь? Тех – ненависть к отчизне, Тех – скука очага, еще иных – в тени Цирцеиных ресниц оставивших полжизни – Надежда отстоять оставшиеся дни. В Цирцеиных садах, дабы не стать скотами, Плывут, плывут, плывут в оцепененье чувств, Пока ожоги льдов и солнц отвесных пламя Не вытравят следов волшебницыных уст. Но истые пловцы – те, что плывут без цели: Плывущие, чтоб плыть! Глотатели широт, Что каждую зарю справляют новоселье И даже в смертный час еще твердят: «Вперед!» На облако взгляни – вот облик их желаний! Как отроку – любовь, как рекруту – картечь, – Так край желанен им, которому названья Доселе не нашла еще людская речь.

О ужас! Мы шарам катящимся подобны, Крутящимся волчкам! И в снах ночной поры Нас Лихорадка бьет, как тот Архангел злобный, Невидимым бичом стегающий миры. О странная игра с подвижною мишенью! Не будучи нигде, цель может быть – везде! Игра, где человек охотится за тенью, За призраком ладьи на призрачной воде… Душа наша – корабль, идущий в Эльдорадо. В блаженную страну ведет какой пролив? Вдруг среди гор и бездн и гидр морского ада – Крик вахтенного: «Рай! Любовь! Блаженство!» – Риф. Малейший островок, завиденный дозорным, Нам чудится землей с плодами янтаря, Лазоревой водой и с изумрудным дерном. Базальтовый утес являет нам заря. О, жалкий сумасброд, всегда кричащий: «Берег!» Скормить его зыбям иль в цепи заковать, – Безвинного лгуна, выдумщика Америк, От вымысла чьего еще серее гладь. Так старый пешеход, ночующий в канаве, Вперяется в мечту всей силою зрачка. Достаточно ему, чтоб Рай увидеть въяве, Мигающей свечи на вышке чердака.

Чудесные пловцы! Что за повествованья Встают из ваших глаз – бездоннее морей! Явите нам, раскрыв ларцы воспоминаний, Сокровища, каких не видывал Нерей. Умчите нас вперед – без паруса и пара! Явите нам (на льне натянутых холстин Так некогда рука очам являла чару) Видения свои, обрамленные в синь. Что видели вы, что?

«Созвездия. И зыби, И желтые пески, нас жгущие поднесь. Но, несмотря на бурь удары, рифов глыбы, – Ах, нечего скрывать! – скучали мы, как здесь. Лиловые моря в венце вечерней славы, Морские города в тиаре из лучей Рождали в нас тоску, надежнее отравы, Как воин опочить на поле славы – сей. Стройнейшие мосты, славнейшие строенья, – Увы! хотя бы раз сравнялись с градом – тем, Что из небесных туч возводит Случай – Гений.… И тупились глаза, узревшие Эдем. От сладостей земных – Мечта еще жесточе! Мечта, извечный дуб, питаемый землей! Чем выше ты растешь, тем ты страстнее хочешь Достигнуть до небес с их солнцем и луной. Докуда дорастешь, о древо кипариса Живучее? …Для вас мы привезли с морей Вот этот фас дворца, вот этот профиль мыса, – Всем вам, которым вещь чем дальше – тем милей! Приветствовали мы кумиров с хоботами, С порфировых столпов взирающих на мир, Резьбы такой – дворцы, такого взлета – камень, Что от одной мечты – банкротом бы – банкир… Надежнее вина пьянящие наряды Жен, выкрашенных в хну – до ноготка ноги, И бронзовых мужей в зеленых кольцах гада…»

И что, и что – еще?

«О, детские мозги! Но чтобы не забыть итога наших странствий: От пальмовой лозы до ледяного мха – Везде – везде – везде – на всем земном пространстве Мы видели все ту ж комедию греха: Ее, рабу одра, с ребячливостью самки Встающую пятой на мыслящие лбы, Его, раба рабы: что в хижине, что в замке Наследственном: всегда – везде – раба рабы! Мучителя в цветах и мученика в ранах, Обжорство на крови и пляску на костях, Безропотностью толп разнузданных тиранов, – Владык, несущих страх, рабов, метущих прах. С десяток или два – единственных религий, Всех сплошь ведущих в рай – и сплошь вводящих в грех! Подвижничество, так носящее вериги, Как сибаритство – шелк и сладострастье – мех. Болтливый род людской, двухдневными делами Кичащийся. Борец, осиленный в борьбе, Бросающий Творцу сквозь преисподни пламя: – Мой равный! Мой господь! Проклятие тебе! – И несколько умов, любовников Безумья, Решивших сократить докучной жизни день И в опия моря нырнувших без раздумья, – Вот Матери-Земли извечный бюллетень!»

Бесплодна и горька наука дальних странствий. Сегодня, как вчера, до гробовой доски – Все наше же лицо встречает нас в пространстве: Оазис ужаса в песчаности тоски. Бежать? Пребыть? Беги! Приковывает бремя – Сиди. Один, как крот, сидит, другой бежит, Чтоб только обмануть лихого старца – Время, Есть племя бегунов. Оно как Вечный Жид. И, как апостолы, по всем морям и сушам Проносится. Убить зовущееся днем – Ни парус им не скор, ни пар. Иные души И в четырех стенах справляются с врагом. В тот миг, когда злодей настигнет нас, – вся вера Вернется нам, и вновь воскликнем мы: «Вперед!» Как на заре веков мы отплывали в Перу, Авророю лица приветствуя восход. Чернильною водой – морями глаже лака – Мы весело пойдем между подземных скал. О, эти голоса, так вкрадчиво из мрака Взывающие: «К нам! – О, каждый, кто взалкал Лотосова плода! Сюда! В любую пору Здесь собирают плод и отжимают сок. Сюда, где круглый год – день лотосова сбора, Где лотосову сну вовек не минет срок!» О вкрадчивая речь! Нездешней речи нектар!.. К нам руки тянет друг – чрез черный водоем. «Чтоб сердце освежить – плыви к своей Электре!» Нам некая поет – нас жегшая огнем.

Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило! Нам скучен этот край! О Смерть, скорее в путь! Пусть небо и вода – куда черней чернила, Знай – тысячами солнц сияет наша грудь! Обманутым пловцам раскрой свои глубины! Мы жаждем, обозрев под солнцем все, что есть, На дно твое нырнуть – Ад или Рай – едино! – В неведомого глубь – чтоб новое обресть!

(Из книги «Цветы зла»)

«Цветы Зла» Бодлера вышли впервые в 1857 г. и были составлены из вещей, писавшихся и выборочно печатавших ся им на протяжении полутора десятка лет. Но это собрание было выстроено так, чтобы смотреться как единая книга скитаний души мятущейся, страждущей посреди жизненной распутицы, где злое и больное (французское le mal сочетает оба эти значения) разлито повсюду, гнездится и внутри сердец… «В эту жестокую книгу, – писал Бодлер о «Цветах Зла» за год до смерти одному из знакомых, – я вложил все мое сердце, всю нежность, всю веру (вывернутую наизнанку), всю мою ненависть…»

(С.И. Великовский. «В скрещенье лучей. Очерки французской поэзии XIX–XX веков», глава «Обнаженное сердце» )

Михаил Свердлов

«Плавание» Шарля Бодлера:
последнее романтическое путешествие

В «Цветах зла» Шарля Бодлера каждое стихотворение воспринимается как глава единой поэмы. Но одно среди них – «Плавание» – стоит особняком: последнее и притом самое большое стихотворение «Цветов зла», оно становится поэмой в поэме и эпилогом ко всему сборнику. Уже в названии стихотворения скрыто грандиозное обобщение: «плавание» – это путь человека и человечества; пространство «плавания» – весь мир, время – вся мировая история.

А ещё название подсказывает смелые литературные аналогии: «Плавание» Бодлера соотносится с самой «Одиссеей» Гомера. Неслучайно речь бодлеровского лирического героя перебивается в третьей и пятой частях стихотворения вопросами «слушателей»: «Что видели вы, что?»; «И что, и что – ещё?» (перевод М.Цветаевой). Эти строки отсылают нас к XVIII песни гомеровской поэмы, в которой феакийский царь Алкиной просит Одиссея рассказать о том, что тот видел и испытал в своём чудесном плавании.

Ты же скажи откровенно, чтоб мог я всю истину ведать, Где по морям ты скитался? Каких человеков ты земли Видел? Светлонаселённые их города опиши нам… (Перевод В.А. Жуковского)

Бодлер обращается к сюжету «Одиссеи», чтобы переиначить его. Герой Гомера рассказывает на пиру у феаков о своих приключениях, перед тем как достичь своей цели – родной, привычной Итаки. В «Плавании» же путешественников привлекает не Итака, а Икария – страна-утопия, недостижимая цель; и описание странствий предваряет не возвращение домой, а снова путь куда-то вдаль, последнюю попытку найти волшебную страну – в «неведомой глуби» смерти. Можно сделать вывод, что «Плавание» Бодлера – романтическая «одиссея» .

Романтики всегда стремились в неопределённое «туда»… Но бодлеровские «пловцы» – уже не те романтические герои, что в начале XIX века радостно устремлялись в погоню за мечтой. Чем чаще по ходу стихотворения мелькают синонимы земного рая – «Икария», «Эльдорадо», «Эдем», тем призрачнее становится цель. Действительно ли странники плывут в обетованную землю или только блуждают в собственных фантазиях, переходя от одной иллюзии к другой? Что ими движет – вера или сомнение, «идея-страсть» или игра?..

А не лучше ли и вовсе плыть без цели?

Да и вообще – стоит ли плыть? Ведь тот, кто плывёт, теряет способность мечтать, учась воспринимать всё многообразие мира как всегда и везде одну и ту же «комедию греха»; а тот, кто мечтает, не отходя от стола (как отрок, разглядывающий карту), – обретает безмерный мир иллюзии. Что находит ищущий в «Плавании» Бодлера? Сначала – ужас безумия.

Затем – скуку без исхода…

Наконец, «глотатель широт» превращается в Вечного Жида, обречённого на бесконечные и бесплодные скитания. Выходит, что «Плавание» – романтическая «одиссея», потерявшая цель, запутавшаяся и заблудившаяся, а «пловец» – последний романтик, переживший крах идеалов романтизма, но так и не нашедший им замены. Из всех грёз и мечтаний у лирического героя стихотворения остаётся только идея Смерти – и он вкладывает в порыв к ней весь свой пыл. Смерть теперь единственное прибежище романтика – одновременно и Икария (соблазняющая «нездешней речи нектаром»), и Итака (зовущая «плыть к своей Электре» – то есть к верной сестре, ждущей его родной душе).

Таков итог романтической «одиссеи», но смысл «Плавания» не сводится к этому итогу – слишком бурная страсть вложена в стихи. Эту страсть почувствовала и с блеском сумела передать Марина Цветаева, переведшая «Плавание» за год до смерти, в 1940 году.

Текст стихотворения печатается по изданию «Поэзия Франции. Век XIX». – Москва. – «Художественная литература». – 1985. – Стр.236-240.

Мария Ольшанская

««««««««« »»»»»»»»»

Шарль Бодлер. «Путешествие» / Charles Baudelaire. «Le Voyage» /

Максиму Дю Кану *1*

Мальчишками ещё, влюблёнными в эстампы,
Мечтаем мы у карт о плаваньях не раз:
Ах, как огромен мир в лучах настольной лампы!
И как ничтожно то, что окружает нас!

Но вот однажды мы, доверившись Борею, *2*
Выходим в этот мир, снимаясь с якорей:
Мечты, как паруса, над нами гордо реют,
И эти паруса безбрежней всех морей!

Кто будет только рад расстаться с отчим домом,
Кто бросит свой очаг с печалью на лице,
А кто, в своей любви уставший быть ведомым,
Очнётся наконец от магии Цирцей – *3*

Цирцеи с давних пор нас делают скотами,
И только соль морей да дождь с седых небес
Способны смыть печать, что влажными устами
Наносят нам они под сладкий дым словес;

Но тот, и только тот достойный славы странник,
Кто каждый новый день границ преграды рвёт,
Кому дорога – цель, кто сей судьбы избранник,
Кто, как бы не устал, твердит одно: – Вперёд!

Мечты таких людей – как облако, без формы,
Желаний бездна их – воистину без дна,
И путь их – в те края, сквозь бедствия и штормы,
О коих человек доселе и не знал!..

Здесь новичкам мечты не ставятся в заслугу,
Лишь в снах мы видим цель – она то здесь, то там...
Мы крутимся волчком... Мы мечемся по кругу...
И ангел наш жесток, не помогая нам.

Нет правил у игры и не найти управы:
Везде, но и нигде – как с целью быть такой?
Путь выбрав наугад, наверно, мы неправы,
Но бешено спешим, чтоб обрести покой.

Наш дух летит стрелой, как бриг в страну Икара; *4*
Иллюзией живя, вдаль смотрит, словно гриф.
Что там? «Любовь! Успех!» Но за волной угара
Мы чувствуем подвох: Проклятье! Это – риф!

И в каждом островке он видит Эльдорадо – *5*
Страну своей судьбы, пришедшую из грёз.
Воображенье нам помочь поверить радо,
Но Эльдорадо нет – мы мчимся на утёс!

О, сумасбродный дух, зря ищущий свой берег!
Тебя давно пора оковами распять
И выбросить за борт, чтоб не искал Америк,
Чтоб твой безумный бред не обманул опять.

С бродягою ты схож, что мчит к воротам рая,
Увидев тайный знак волшебного луча,
Вот только «знак» – окно лачуги иль сарая,
В котором, в темноте, чуть теплится свеча...

О, странники судьбы! Хранители историй!
Как много разных тайн в глубинах ваших глаз!
Откройте же ларец в загадочном узоре,
Где каждый ваш рассказ блистает, как алмаз!

Несите нас вперёд без паруса и пара,
Чтоб даже на холстах угрюмейших темниц
От ваших мудрых слов и убежденья дара
Картины расцвели с мирами без границ.

Что видели вы там?

«Огни чужих созвездий,
Жестокие шторма, зыбучие пески;
Но только беды все, и сложенные вместе,
Спасти нас не могли от давящей тоски.

Лиловые моря под солнцем нам сверкали,
Большие города блистали в темноте,
Но был нам этот блеск отравою в бокале,
И он напрасно гас в небесной пустоте.

Богатые дворцы и дивные пейзажи
Лишь удручали нас сильней любых оков,
И все узоры их в богатом антураже
Не стоили клочка случайных облаков.

О, как растит мечты желаний злая сила!
Ты счастлив – и ростки невидимы глазам,
Но завистью едва страсть почву оросила,
Как дерево мечты взмывает к небесам!

И вот оно уже огромней кипариса,
И крона чуть видна на фоне голубом...
К чему всё приведёт? Мы в качестве сюрприза
Покажем вам один занятнейший альбом:

Вот идолы мошны с роскошными рогами;
Вот троны в красоте немыслимых камней;
А вот дворцы людей, что мнят себя богами –
И первый ваш банкир там служащих бедней!

Наряды таковы, что опьяняют взоры,
А дамы хороши до кончиков ногтей.
Как вертят там судьбой искусные жонглёры!..»

И что, и что ещё?

«О, вы глупей детей!

Итог всегда один – хоть здесь, хоть в дальней дали,
Хоть с золотом кошель, хоть в нём одна труха –
От верха до низов мы всюду наблюдали
Посредственный спектакль бессмертного греха:

Неверная жена без страха и без дрожи
Плетёт там сеть измен, их множа без забот;
Распутный муж грехом там оскверняет ложе,
Как глупый раб – ручей потоком нечистот;

Палач там вдоволь ест, а мученик рыдает –
Приправой служит кровь его открытых ран;
Народ там любит кнут, молчит и голодает,
И деспотизма яд смакует там тиран;

Подобно нам, у них есть несколько религий,
И так же, как и здесь, всё лицемерно там:
Молитвы небесам, обеты и вериги,
И тут же грязь грехов, буквально по пятам;

Надменные умы, от гения пьянея,
Считают там себя богами красоты,
И часто их к Творцу несётся ахинея:
«Мы превзошли тебя! Так будь же проклят ты!»

А те, что поумней, устав от маскарада,
Избавиться решив от шума дураков,
Нашли себе приют – им опиум отрада...
Таков наш грешный мир. И наш обзор таков.»

Что ж, знания несут великие печали!
И завтра будет мир таким, как был вчера –
Оазисом беды, каким и был вначале,
В песках седой тоски. Не стоит свеч игра!

Искать свой путь? Иль нет? Останьтесь те, кто сможет;
Кто хочет – пусть идёт; кто хочет – пусть хитрит
И притаится так, что зло не потревожит;
Но время всё равно любого усмирит.

О, этот Вечный Жид мчит, устали не зная, *6*
Быстрее поездов, проворней кораблей –
Не скрыться от него! Но здесь игра иная:
Коль в доме колыбель – и время нас слабей!

Бессмертен род людской! Не страшно, что однажды
И наш наступит час, и наш придёт черёд –
Скитаний по морям забытый привкус жажды
Нам память воскресит и крикнем мы: – Вперёд!

Мы путь держали сей от самой колыбели,
Так будем же бодры, когда придёт наш час!
Взойдём на свой корабль... И вот уже запели
Нам сладко голоса: «Кто голоден сейчас?

Вот лотоса плоды – их аромат чудесен, *7*
И каждый, кто вкусит заветного плода,
Забвение найдёт в стране волшебных песен,
Где солнце над землёй не меркнет никогда!»

Смерть! Старый капитан! Забвенье многим мило,
Но, чёрт возьми, не нам! Отчаль же, наконец!
Пусть небеса черны, пусть море, как чернила –
Их осветит пожар пылающих сердец!

Давай же, лей свой яд! Здесь спорить бесполезно –
Мы снова рвёмся в путь, и мозг горит огнём!
Хоть рай нас ждёт, хоть ад, хоть призрачная бездна –
И в этой глубине мы новый мир найдём!

Примечания.

*1* Максим дю Кан (Maxime Du Camp) – литератор, путешественник (1822–1894гг);

*2* Борей – северный ветер, сын Астрея и Авроры;

*3* Цирцея – персонаж древнегреческой мифологии, дочь Гелиоса и Персеиды,
правительница одного из островов, превратившая часть спутников Одиссея в свиней;

*4* Икария – мифическая страна-утопия; название заимствовано Бодлером
из утопического романа Этьена Кабе «Путешествие в Икарию» (1838г);

*5* Эльдорадо – мифическая южноамериканская страна,
изобилующая россыпями золота и драгоценных камней;

*6* Вечный Жид – обреченный на скитания Агасфер, который
нанес оскорбление Христу, шедшему на Голгофу;

*7* Лотофаги (поедающие лотосы) – народ, живший на острове
в Северной Африке; в переносном значении – люди, ищущие забвения;

*8* Пилад – персонаж древнегреческой мифологии,
сын царя Фокиды Строфия и сестры Агамемнона;

*9* Электра – персонаж древнегреческой мифологии,
дочь Агамемнона и Клитемнестры, жена Пилада.

««««««««« »»»»»»»»»

И, вместо послесловия, стишок, написанный
в день завершения работ по этому переводу:

«Мой лучший перевод – «Плавание» – Бодлера,
потому что подлинник – лучший»...
М. Цветаева (из письма дочери)

Все поэты обходят меня стороной,
Презирая меня, «деревенщину»,
Но я знал, как заставить считаться со мной,
Не таясь «замахнувшись» на женщину:

Не романом, конечно, страниц на пятьсот,
Не какою-то толстою пьесою –
Ведь и стих может даму повергнуть с высот,
Если дело иметь с поэтессою!

Ну, а поводом стал старый мудрый француз
С тонкой книжицей, с полок «сметаемой» –
Я там стих перевёл, и, на мой взгляд и вкус,
Явно лучше Марины Цветаевой!

Не филолог, увы, я, и в терминах слаб,
Но «поэт» ведь не чин, а призвание!
С переводом на новый я вышел этап,
Ну, так где ты, народа признание?..

Для отрока, в ночи глядящего эстампы,
За каждым валом — даль, за каждой далью — вал.
Как этот мир велик в лучах рабочей лампы!
Ах, в памяти очах — как бесконечно мал!

В один ненастный день, в тоске нечеловечьей,
Не вынеся тягот, под скрежет якорей,
Мы всходим на корабль, и происходит встреча
Безмерности мечты с предельностью морей.

Что нас толкает в путь? Тех — ненависть к отчизне,
Тех — скука очага, еще иных — в тени
Цирцеиных ресниц оставивших полжизни —
Надежда отстоять оставшиеся дни.

В Цирцеиных садах, дабы не стать скотами,
Плывут, плывут, плывут в оцепененье чувств,
Пока ожоги льдов и солнц отвесных пламя
Не вытравят следов волшебницыных уст.

Но истые пловцы — те, что плывут без цели:
Плывущие, чтоб плыть! Глотатели широт,
Что каждую зарю справляют новоселье
И даже в смертный час еще твердят: — Вперед!

На облако взгляни: вот облик их желаний!
Как отроку — любовь, как рекруту — картечь,
Так край желанен им, которому названья
Доселе не нашла еще людская речь.

О ужас! Мы шарам катящимся подобны,
Крутящимся волчкам! И в снах ночной поры
Нас Лихорадка бьет, как тот Архангел злобный,
Невидимым бичом стегающий миры.

О, странная игра с подвижною мишенью!
Не будучи нигде, цель может быть — везде!
Игра, где человек охотится за тенью,
За призраком ладьи на призрачной воде…

Душа наша — корабль, идущий в Эльдорадо.
В блаженную страну ведет — какой пролив?
Вдруг среди гор и бездн и гидр морского ада —
Крик вахтенного: — Рай! Любовь! Блаженство! Риф.

Малейший островок, завиденный дозорным,
Нам чудится землей с плодами янтаря,
Лазоревой водой и с изумрудным дерном. —
Базальтовый утес являет нам заря.

О, жалкий сумасброд, всегда кричащий: берег!
Скормить его зыбям иль в цепи заковать, —
Безвинного лгуна, выдумщика Америк,
От вымысла чьего еще серее гладь.

Так старый пешеход, ночующий в канаве,
Вперяется в мечту всей силою зрачка.
Достаточно ему, чтоб Рай увидеть въяве,
Мигающей свечи на вышке чердака.

Чудесные пловцы! Что за повествованья
Встают из ваших глаз — бездоннее морей!
Явите нам, раскрыв ларцы воспоминаний,
Сокровища, каких не видывал Нерей.

Умчите нас вперед — без паруса и пара!
Явите нам (на льне натянутых холстин
Так некогда рука очам являла чару) —
Видения свои, обрамленные в синь.

Что видели вы, что?

«Созвездия. И зыби,
И желтые пески, нас жгущие поднесь.
Но, несмотря на бурь удары, рифов глыбы, —
Ах, нечего скрывать! — скучали мы, как здесь.

Лиловые моря в венце вечерней славы,
Морские города в тиаре из лучей
Рождали в нас тоску, надежнее отравы,
Как воин опочить на поле славы — сей.

Стройнейшие мосты, славнейшие строенья, —
Увы! хотя бы раз сравнялись с градом — тем,
Что из небесных туч возводит Случай — Гений.. —
И тупились глаза, узревшие Эдем.

От сладостей земных — Мечта еще жесточе!
Мечта, извечный дуб, питаемый землей!
Чем выше ты растешь, тем ты страстнее хочешь
Достигнуть до небес с их солнцем и луной.

Докуда дорастешь, о, древо кипариса
Живучее? …Для вас мы привезли с морей
Вот этот фас дворца, вот этот профиль мыса, —
Всем вам, которым вещь чем дальше — тем милей!

Приветствовали мы кумиров с хоботами,
С порфировых столпов взирающих на мир,
Резьбы такой — дворцы, такого взлета — камень,
Что от одной мечты — банкротом бы — банкир…

Надежнее вина пьянящие наряды
Жен, выкрашенных в хну — до ноготка ноги,
И бронзовых мужей в зеленых кольцах гада…»

И что, и что — еще?

«О, детские мозги!
Но чтобы не забыть итога наших странствий:
От пальмовой лозы до ледяного мха —
Везде — везде — везде — на всем земном пространстве

Мы видели все ту ж комедию греха:
Ее, рабу одра, с ребячливостью самки
Встающую пятой на мыслящие лбы,
Его, раба рабы: что в хижине, что в замке
Наследственном: всегда — везде — раба рабы!

Мучителя в цветах и мученика в ранах,
Обжорство на крови и пляску на костях,
Безропотностью толп разнузданных тиранов, —
Владык, несущих страх, рабов, метущих прах.
С десяток или два — единственных религий,
Всех сплошь ведущих в рай — и сплошь вводящих в грех!

Подвижничество, так носящее вериги,
Как сибаритство — шелк и сладострастье — мех.
Болтливый род людской, двухдневными делами
Кичащийся. Борец, осиленный в борьбе,
Бросающий Творцу сквозь преисподни пламя: —
Мой равный! Мой Господь! Проклятие тебе! —

И несколько умов, любовников Безумья,
Решивших сократить докучной жизни день
И в опия моря нырнувших без раздумья, —
Вот Матери-Земли извечный бюллетень!»

Бесплодна и горька наука дальних странствий.
Сегодня, как вчера, до гробовой доски —
Все наше же лицо встречает нас в пространстве:
Оазис ужаса в песчаности тоски.

Бежать? Пребыть? Беги! Приковывает бремя —
Сиди. Один, как крот, сидит, другой бежит,
Чтоб только обмануть лихого старца — Время,
Есть племя бегунов. Оно как Вечный Жид.

И, как апостолы, по всем морям и сушам
Проносится. Убить зовущееся днем —
Ни парус им не скор, ни пар. Иные души
И в четырех стенах справляются с врагом.

В тот миг, когда злодей настигнет нас — вся вера
Вернется нам, и вновь воскликнем мы: — Вперед!
Как на заре веков мы отплывали в Перу,
Авророю лица приветствуя восход.

Чернильною водой — морями глаже лака —
Мы весело пойдем между подземных скал.
О, эти голоса, так вкрадчиво из мрака
Взывающие: «К нам! — О, каждый, кто взалкал

Лотосова плода! Сюда! В любую пору
Здесь собирают плод и отжимают сок.
Сюда, где круглый год — день лотосова сбора,
Где лотосову сну вовек не минет срок!»

О, вкрадчивая речь! Нездешней речи нектар!..
К нам руки тянет друг — чрез черный водоем.
«Чтоб сердце освежить — плыви к своей Электре!»
Нам некая поет — нас жегшая огнем.

Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило!
Нам скучен этот край! О Смерть, скорее в путь!
Пусть небо и вода — куда черней чернила,
Знай — тысячами солнц сияет наша грудь!

Обманутым пловцам раскрой свои глубины!
Мы жаждем, обозрев под солнцем все, что есть,
На дно твое нырнуть — Ад или Рай — едино! —
В неведомого глубь — чтоб новое обресть!